Биография

Почти сорок пять лет назад, в феврале 1975 года, в Большом зале Московской консерватории было объявлено о двух концертах всемирно известного американского пианиста Шуры Черкасского. В Советском Союзе его имя было окружено легендой, но пластинок с его записями не было, и широкая публика не была подготовлена к его приезду. Среди собравшихся обращала на себя внимание пожилая дама с огромным букетом цветов. Такие букеты в зимней Москве в те времена были редкостью, но женщина была известна всем. Ее звали Татьяна Пельтцер. На вопрос знакомых, чем обязан Большой зал ее приходу, Пельтцер отвечала: «Сегодня играет мой двоюродный брат!» И вот на эстраде появился маленький человечек с лицом постаревшего вундеркинда, с маленькими ручками, с доброй, немного виноватой улыбкой, с большой головой Сократа. Что бы ни играл этот маленький человек, все было своеобразно, неожиданно и непредсказуемо. Программа двух концертов — 2 и 13 февраля — была огромной и разнообразной: «Патетическая» соната Бетховена, сочинения Шопена, Шуберта, очень редко исполняемая фантазия Мендельсона, сюита Люлли, прелюдии Скрябина, Вариация на тему Корелли Рахманинова и экстрасложная фантазия Листа «Дон Жуан». Впечатление было ошеломляющим. «Эксцентрический гений» — так назвал его английский журнал «Piano». Его игра переворачивала все представления слушателей об исполняемых произведениях. После окончания первого концерта многие пошли за кулисы, чтобы поздравить пианиста, и стали свидетелями встречи Пельтцер и Черкасского: оба рыдали. «Мы не виделись около пятидесяти лет», — сказала Пельтцер. Русская напевная речь Черкасского перемежалась фразами на идише, и Татьяна Пельтцер так же отвечала своему брату.

Шура (Александр Исаакович) Черкасский родился в Одессе в октябре 1909 года (по некоторым источникам — в 1911 году). С раннего детства он увлекался музыкой и в пять лет сочинил оперу. Его первым учителем была мать, в девять лет он уже давал публичные концерты. В 1922 году семья Черкасских эмигрировала из России и после долгих скитаний осела в Соединенных Штатах, в городе Балтиморе. Шура дал первый частный концерт в США 3 марта 1923 года, после чего начал выступать в разных городах Америки, в том числе с Нью-Йоркским филармоническим оркестром под управлением Вальтера Дамроша. Позже он играл в Белом доме по приглашению президента США Уоррена Хардинга. В это же время юный музыкант играл для Рахманинова: он хотел заниматься с ним. Но Рахманинов поставил условие: на два года учебы прекратить концертную деятельность. Родители Шуры отказались от этой идеи. Через некоторое время Черкасский поступил в Кертис-институт, где занимался у Иосифа Гофмана, знаменитого польского пианиста, ученика Антона Рубинштейна. Гофман не возражал против концертных выступлений мальчика. С 1928 года Шура становится концертирующим пианистом. Но еще до этого, будучи 14-летним подростком, Черкасский выступал в Австралии и Новой Зеландии, куда он ездил с отцом, который ради карьеры сына оставил свою работу зубного врача. Дебют Черкасского в Англии состоялся в 1937 году, примерно в это же время он играл в Китае, Японии и России. Дал два концерта в родной Одессе. В Ленинграде, после исполнения им Первого фортепианного концерта Чайковского, от безумных оваций рояль стал съезжать со сцены.

Исполнение Черкасского вызывало споры, оно не укладывалось ни в какие рамки. Но над его игрой витал дух беззаботной виртуозности и очарования, несмотря на короткие пальцы и кажущийся недостаток сил. Критики говорили, и не без оснований, о привкусе «кабаре», о вольном и субъективном обращении с авторским текстом, о стилистической неуравновешенности. Но Черкасский и не заботился о чистоте стиля, он просто играл, как чувствовал, и из-под его пальцев лилась красивая музыка. Привлекательность его игры — в спонтанности чувств, красоте звука, в элементе неожиданности, в способности читать между строк. К лучшим достижениям Черкасского относятся поэтический «Карнавал» Шумана, сонаты Шуберта, Мендельсона, «Исламей» Балакирева, произведения Прокофьева и «Петрушка» Стравинского где пианист демонстрирует демоническую сверхтехнику. Ему не было равных в исполнении фортепианных миниатюр: он любил оттенять танцевальность пьес, достигать зажигательного блеска в сочинениях Рубинштейна, Рахманинова, «Тренировке Зуава» Манна-Зука. «Танго» Альбениса он играл на бис в Москве тридцать лет назад, но до сих пор помнится безумный восторг слушателей: людей заставила вскочить с мест звуковая волна танго. Такое исполнение говорит о том, что артист обладает неповторимой и сильной индивидуальностью. Американский критик Джейкобс писал в конце 70-х годов: «Черкасский — один из оригинальных талантов, он — первозданный гений». Черкасский объездил весь мир: он был в Таиланде, Индии, Сингапуре, Афганистане. В одном из интервью он говорил: «Как артист я очень пунктуален. И это не потому, что я играю лучше, чем другие. Менеджеры любят меня, так как я очень надежный. Я обманчиво выгляжу: как будто бы беспомощно, но это совсем не так». Во время концертов музыкант требовал комнату отдыха с полотенцами и средством для мытья рук, фортепиано и двумя креслами, так как обычно, отдыхая, клал ноги на кресло. Однажды, когда Шура Черкасский играл с Мстиславом Ростроповичем, последний подошел к пианисту за десять минут до выхода на сцену и сказал: «Отдыхайте, отдыхайте. Положите свои ноги на кресло». Черкасский вспоминал: «Как смешно! Я делаю это всю жизнь». Черкасский часто говорил: «Я не люблю стандартные интерпретации. Я люблю сюрпризы». Он часто играл шутливые фортепианные пьесы, шокируя и дразня публику такими произведениями, как «Полька» Леннокса Беркели, «Юмористическое фугато» Манна-Зука и экстравагантная «Полька» Шостаковича из балета «Золотой век». У него было своеобразное чувство юмора. Однажды он долго хохотал, когда старая американка сказала ему за кулисами: «Господин Чайковский, вы удивительный пианист, но я думала, что вы умерли век тому назад!» Шура Черкасский играл со многими великими дирижерами: Караяном, Шолти, Стоковским, Барбиролли. Однако некоторые дирижеры избегали выступать с ним, так как его игра отличалась спонтанностью, он не любил фиксированные интерпретации и часто заставлял дирижеров нервничать. Уже в 80–90-е годы он заново записал Третий концерт Рахманинова с Юрием Темиркановым и Четвертый концерт своего обожаемого Антона Рубинштейна с Владимиром Ашкенази. Обе записи сделаны на фирме «Decca». Это эталонные исполнения. Черкасский никогда не входил в жюри международных конкурсов и никогда не занимался педагогикой. Он вспоминал, как много лет назад отец молодого Д. Баренбойма умолял его заниматься с мальчиком. «Когда Даниел заиграл первые такты сонаты Бетховена, я понял, что передо мной суперпианист. Чему я могу его научить? — уже все ясно!» В интервью журналу «Piano» он сказал: «Лучше я буду мести улицы, чем учить. Что я могу сказать еще и учить кого-то, если я сам не знаю, как я это делаю. Я могу больше навредить, чем помочь». Его кумиром всегда был Владимир Горовиц. Черкасский вспоминал: «Когда я впервые услышал его во время его дебюта в Карнеги-холл в 1928 году, я был абсолютно загипнотизирован. И я сказал себе: я должен играть, как он... Я захотел узнать, как он живет, как занимается, я был просто одержим им... Я знал многих пианистов — американцев, русских, японцев, но никто не мог сравниться по технике и звуку с Горовицем». В начале 80-х годов в Лондон, где Шура Черкасский играл Третий концерт Рахманинова, неожиданно прилетел Горовиц и инкогнито пришел на концерт. После окончания концерта он пришел за кулисы Королевского концертного зала поздравить пианиста, и Черкасский сказал, что приезд Горовица был для него самым большим подарком судьбы. «Моя карьера состоялась, если Горовиц специально приехал, чтобы меня слушать». 2 декабря 1991 года Черкасский отметил свое 80-летие концертом в Карнеги-холл. Программа была составлена очень неожиданно, как это часто бывало у Черкасского. Рядом с «Чаконой» Баха-Бузони и произведениями Шумана и Шопена исполнялись соната американского модерниста Ч. Айвза, феерический «Калейдоскоп» И. Гофмана, «Буги-вуги» американца М. Гулда и «Патетическая прелюдия», которую Черкасский написал в 11 лет. Концерт прошел с огромным успехом. Когда Черкасский после концерта возвращался в Лондон, он сказал своему продюсеру П. Вудланду: «Это удивительно, что в моем возрасте я могу еще так играть». У него не было своей семьи и даже своей квартиры. Последние 30 лет он жил в Лондоне в гостинице «White House», где и занимался. Он считал, что великие артисты женятся на своих инструментах и что его семья — его любимое фортепиано и Музыка вообще. Он умер внезапно 27 декабря 1995 года в Лондоне. После него остались многочисленные записи его гениальной игры. Экстрагением XX века теперь называют его даже те, кто когда-то критиковали его исполнение.

«Экстрагений фортепиано и любитель сюрпризов», Яков Коваленский. Ежемесячный международный еврейский журнал «Алеф». Июнь 2007.